...

Инструменты пользователя

Инструменты сайта


лендел_йожеф

Различия

Здесь показаны различия между двумя версиями данной страницы.

Ссылка на это сравнение

Both sides previous revision Предыдущая версия
Следущая версия
Предыдущая версия
лендел_йожеф [2014/06/07 07:15]
ram3ay [Биография]
лендел_йожеф [2014/06/07 07:20] (текущий)
ram3ay [Фотоархив]
Строка 1: Строка 1:
 ====== Лендел Йожеф ====== ====== Лендел Йожеф ======
 +{{ :​lendel001.gif?​200|}}
 **Годы жизни:​** 1886-1975 **Годы жизни:​** 1886-1975
  
Строка 26: Строка 26:
  
 ===== Творчество ===== ===== Творчество =====
-: в файле+Очная ставка (Russian) 
 +В сущности,​ я уже у цели. Вон оно, напротив,​ здание венгерского посольства. Должно быть, этот красивый особнячок некогда принадлежал состоятельному фабриканту или купцу. Для посольства помещение слишком скромное. Крупный российский текстильный магнат не стал бы жить в таком маленьком доме. Морозовский особняк,​ который отдан японскому посольству,​ изукрашен на диво и раз в пять больше. Ну да, тот, что на Воздвиженке,​ недалеко от бывшего доходного дома, где жил Бела Кун… На третьем этаже… На третьем или на четвертом?​ Из памяги вон. 
 +'​Гут можно бы и перейти на другую сторону. Но нет, я пройду дальше по улице Воровского и лишь затем пересеку мостовую и вернусь обратно… 
 +А пока – вперед. Вот британское консульство. Внушительный,​ потемневший от времени камень фасада. Словно бы здание было построено в Лондоне,​ а туман и смог тоже завезены с Альбиона… 
 +На противоположной стороне улицы – желто-белое здание в стиле ампир, дворец Жилярди. Некогда здесь помещался Институт Ленина,​ сейчас – Институт мировой литературы имени Горького. Самая красивая архитектурная постройка на улице, и сюда даже интересно было 6ы зайти, взглянуть на рукописи,​ хранящиеся под стеклом. Прежде можно было увидеть скорее заспиртованных эмбрионов… Вот что стало с особняком Жилярди,​ с Институтом Ленина… Венгерская группа… Что сталось с теми ребятами?​ Баница расскажет. 
 +Института Ленина больше нет, или же его перевели куда-то в другое место. Коминтерн ведь тоже с Манежнoй площади выселили куда-то за город, да он и утратил былую значимость. А потом и вовсе перестал существовать. Что ж, умирая – умирай,​ таков порядок вещей… Дворец Жилярци возводил Растрелли… Во всяком случае,​ кто-то из итальянцев. Растрелли – расстрел. Дом Коминтерна… расстрел… расстрелпуля, свинцовый шарик, шарик бильярдный… бильярды… Ах да, ведь это зднание строил Жипярди. Жилярди – второй обрусевший итальянец. Жилярди,​ бильярды,​ шар бильярдный,​ свинцовый шарик… Жилярди,​ шляпа жирарди,​ венское кафе, благодушная веселость,​ Wiener schick*… 
 +Жилярди,​ Растрелли… Итальянцы. Осели здесь, пустили корни и корнями – фундаментами домов своих – вросли в эту землю. Марко Пoлo стремился на восток… эти итальянцы тоже тянулись к востоку… Торговые гости проследовали дальше,​ архитекторы остались здесь: дальше к востоку их архитектурное искусство не требовалось. Москва – это рубеж. Алчность,​ честолюбие,​ бедность. Кажется,​ первыми постройками итальянцев были кремлевские стены и башни, а затем, двести лет тому назад, сюда докатилась вторая волна – все зти Растрелли,​ Жилярди. Здесь они обзавелись семьями,​ сыновья их тоже строили в Москве и Петербурге. Строили дома и обрели родину. «У пролетариев нет отечества» – но я-то приехал в пролетарскую страну,​ на свою вторую родину… 
 +Зарубежных посольств в этой части улицы нет, но охранников в штатском,​ конечно же, хватает. Их так же несложно распознать,​ как и тех, что облачены и форму. В Пеште а старину их называли «дубина с палкой»:​ к их униформе полагался цилиндр и вишневая палка-трость. Здесь атрибуты профессии – ярко начищенные ботинки и добротный темно-синий костюм. Нелегкий хлеб – подолгу топтаться или прохаживаться в распутицу. Зато у них крепкая обувь, а я уже чувствую,​ как сырость подбирается к ногам… 
 +Асфальт темного цвета, как кости, давно преданные земле. Чернота земли, смешавшись с зеленью тайных ядов, дала этот темный оттенок. Только этой уличной земле в асфальтовой корке больно,​ как больно костям,​ когда тебя бьют лежачего. 
 +И дома стоят измученные,​ безучастные. С сырых стен осыпается штукатурка. Конечно,​ это не посольства и не здания,​ отданные под учреждения. 
 +Рядом с британским консульством дом в стиле сецессион,​ весь причудливо изукрашенный – должно быть, построен в начале века, когда Лев Толстой еще был жив. Знал ли великий писатель,​ что здесь, находилась масонская ложа? Насколько не похожа она на ту старинную масонскую ложу, какою он ее представлял или, возможно,​ знал… Теперь здесь Дом литераторов. Пьер Безухов тоже не сунулся бы сюда, наверняка обошел бы дом стороной. Он прошел бы мимо по противоположной стороне улицы, а затем, свернув под прямым углом, очутился бы в особняке с широким двором,​ который я сейчас миную. 
 +Этот приземистый желто-белый особняк с более скромными флигелями по обеим сторонам широкого двора – дом Ростовых… Здесь, на этом дворе, Наташа,​ девушка лирического склада,​ распорядилась сгружать с подвод дорогую мебель и сундуки с с фарфоровым сервизом – единнственным,​ что сохранилось от имуществ Ростовых. Додводы требовались раненым,​ которых везли из-под Бородина через всго Москву измученные лошади,​ из последних сил тянувшие застланные окровавленной соломой телеги,​ нещадно подпрыгивавшие на булыжной мостовой. Среди раненых был Андрей Болконский… 
 +Война столкнулась здесь с Миром в извечном и непримиримом противоборстве… Болконский умер, да и Наташи больше нет. Семье Ростовых здесь тоже не нашлось бы места. Пьер Безухов?​ Он – другое цело, он жив. Порукой тому зимнее пальто на мне – собственность такого же Пьера: Димитрий Сергеевич Рыхлин сейчас мерзнет в нетопленой комнатке,​ дыша на озябшие пальцы. Колени его укутаны траченным молыо Пледом в красно-зеленую клетку. «Если меня возьмут,​ то и пальто твое пиши пропало»,​ – сказал я. Он только рассмеялся:​ «В доме повешенного не говорят о веревке». Улыбка у него очень хорошая,​ как и он сам, полный,​ сутулый очкарик. Каждое лето он в поте лица трудится в геологической экспедиции и пуще всего бережет свои очки от каменных брызг. Ведь камни, когда по ним бьют молотком,​ взрываются снопом искр и пождем осколков. Мирный геолог никогда не стремился увидеть Бородино – до того, как взял в рукти оружие,​ – зато не побоялся дать мне приют в своей единственной комнатушке. Димка, Дима, Димитрий Сергеевич Рыхлин,​ ассистент профессора… 
 +Итак, я нанесу визит Банице,​ после забегу к Диме, а уж оттуда назад в Александров. Не хочу, чтобы Дима из-за меня рисковал. Я не останусь у тебя с ночевкой,​ Дима, не буду тебе камнем на шее: боюсь утратить твое расположение. А мне очень важно сохранить твою дружбy… Да ты и сам понимаешь,​ не так ли? 
 +Дома какие-то серые и обшарпанные,​ лица у людей тоже бескровные и серые. И дома, и здешние люди не раз бывали такими обескровленными,​ неухоженными. И когда телеги с ранеными под Бородином тряслись по булыжным мостовым,​ направляясь к городской заставе. И в голодные годы гражданской войны. И теперь. И раньше того. Много, великое множество раз. Картина ужасающе стереотипна,​ хотя ни в чем нет полного совпадения,​ ведь ничто и никогда не повторяется с зеркальной одинаковостью. Находясь в лагере,​ я знал, если выживу,​ непременно нобываю здесь. Еще считанные минуты,​ и я цели. Обетованный дом – это территория Венгрии,​ ныне преображенной. Но Венгрия лишь внутри. Там, за стенами дома, – Баница… 
 +Тогда, в далеком краю, я видел этот город как бы с птичьего полета. Да и как иначе мог я прецставлять себе этот город, если не сверху,​ когда железной дороги мы не видели годами,​ а самолеты проносились над нами целыми эскадрильями. И всегда только в одном направлении:​ с востока на запад. Из этого обстоятельства мы делали свои выводы о ходе войны, и многое нам становилось понятным. 
 +Мне представлялось,​ что я лечу в самолете с киноаппаратом и вижу лучами разбегающиеся от Арбатской площади улицы: бульвар образует с площадью тупой улог, как ветви дерева,​ затопленного до середины ствола. Объектив аппарата пробегает из конца в конец вдоль улицы Воровского:​ от аптеки до дома Ростовых и обратно. Визуально приближает здание посольства,​ перескакивает на Тверскуго и провожает нас с норвежской девушкой от «Люкса» до Института Ленина. Мы скрываемся в особняке Жилярди,​ где ныне находится Литературный музей… Но вот мы выходим оттуда. Она не смотрит в сторону норвежского посольства,​ я обхожу взглядом посольство Венгерского королевства,​ мы лишь подталкиваем локтем друг друга: мы – интернационалисты и не чувствуем себя гражданами своей страны. Мы сворачиваем в какой-то переулок:​ Скатертный,​ Ножовый?​ Названия улиц в этом районе обязательно связаны с поварней и трапезной. Сама улица Воровского прежде называлась. Поварксой… Воровского – название новое, а за переулками сохранились их прежние,​ исконные наименования. Но где теперь та норвежская девушка?​ И где я сам? Ну да ладно, оставим эту тему… В былые времена здесь селилась царская челядь,​ и это была окраина города. Затем границы старого города расширились,​ здесь выросли небольшие дворянские особняки – зимнее пристанище номещиков,​ не жаловавших петербургский двор. Позднее стали возводить доходные дома, еще позднее Москва превратилась в столицу,​ Поварскуго переименовали в улицу Воровского,​ а особняки заняли под посольства. Отсюда,​ с конца улицы, хорошо виден возвышающийся по ту сторону кольца новый многоэтажный высотный дом. Изобилующий архитектурными вычурами,​ заносчиво-чванливый,​ он утверждает собою вкус Сталина – Кагановича,​ «советский купеческий стиль»,​ как выразился Дима Рыхлин – шепотом,​ даже в своих четырех стенах. В тесных университетских кругах так называют этот стиль геологи. Даже геологи… На первом этаже высотного дома я уже побывал. Там находится гастрономический магазин. Всюду мрамор,​ зеркальное стекло,​ бронза. Икра, но и хлеб тоже, а иногда бывают консервы и даже сахар. Зайти, что ли? Чтобы во рту собралась слюна, чтобы почувствовать собственную приниженность и злобу больше,​ чем можно вынести?​ Отчего меня так и тянет заглянуть в роскошный гастрономический магазин?​ Разве мало, что я, не удержавшись от соблазна,​ сунул нос в большой гастроном на улице Горького,​ куда мы с Гертой ходили за холодными закусками к ужину? Помнится,​ мы прозвали его «Храмом чревоугодия». 
 +Ну а теперь пора переходить на другую сторону – и обратно! 
 +Я перехожу в том месте, где стоит новое здание,​ красивое,​ но без архитектурных излишеств. Как это я не заметил его раньше?​ Ах да, я же любовался домом Ростовых.  
 +Помнится,​ его начинали строить десять лет назад, когда я был здесь последний раз. Что в нем – театр, клуб?  
 +На фасаде черная табличка с золотой надписью:​ «Театр-студия киноактера». Постойте,​ да ведь здесь собирались открыть Дом старых большевиков и политкаторжан,​ теперь я вспомнил! Новое, чистых архитектурных линий, тщательно отделанное здание… постройка напоминает стиль «Баухауз»… Все ясно: к тому времени,​ как оно било готово,​ старые большевики прочно обосновались на Лубянке да на Таганке. Дом перешел к деятелям кино. Интересно,​ удалось ли им за эти годы сделать хороший фильм?​.. Впрочем,​ мне-то какое дело! А старых большевиков в Москве не осталось. Разве что десятка полтора. Или даже и дюжины не наберется?​ Конечно,​ собственный дом жалкой горстке людей ни к чему… Да и из стариков-то,​ наверное,​ остались не лучшие. Или я ошибаюсь?​ Ладно, все равно. Сейчас на этот вопрос не ответишь,​ хотя он буквально напрашивается. 
 +На этой стороне улицы кое-где есть магазины. Маленькие и обшарпанные,​ как и прежде. Дипломаты сюда за покупками не ходят. Когда-то у посольств бьигп свои спецмагазины;​ очевидно,​ они сохранились н по сию пору. Прежде я находил это в порядке вещей: конечно,​ «нам не нужна уравниловка»! А теперь,​ выходит,​ бытие определяет мое сознание?​ Впрочем,​ не совсем так: ведь мне и тогда не нравилась эта кастовая привилегированность,​ просто я «понимал»,​ что без нее не обойтись… Говоря,​ чтo не нравилась,​ я не кривлю душой, но, вздумай я сейчас употребить более сильное выражение,​ это было бы бессовестной ложью… 
 +Почта. Совсем не помню ее. А ведь я здесь бывал, даже кому-то отправлял письмо отсюда… Кому? Письмо было заказное,​ если я посылал его с почты. Красивое бьило здание,​ со стеклом по фасаду,​ оно и сейчас приковывает взглядS. Кому же я писал тогда? Ведь я так редко писал письма,​ что можно бы и запомнить… Впрочем,​ не все ли равно? Конечно же, все равно… А в аптеке на углу Арбата я покупал Наташе лекарство за рубль семьдесят… Все равно 
 +* Венский стиль (нем.).
  
-===== Фотоархив ===== 
-: в файле 
  
-Рецензии:нет+===== Фотоархив ===== 
 +{{:lendel002.jpg?​200|}}
  
 ===== Источники ===== ===== Источники =====
лендел_йожеф.1402110956.txt.gz · Последние изменения: 2014/06/07 07:15 — ram3ay