...

Инструменты пользователя

Инструменты сайта


лапицкий_савелий_яковлевич

Различия

Здесь показаны различия между двумя версиями данной страницы.

Ссылка на это сравнение

Both sides previous revision Предыдущая версия
Следущая версия
Предыдущая версия
лапицкий_савелий_яковлевич [2014/06/07 06:53]
ram3ay [Творчество]
лапицкий_савелий_яковлевич [2014/06/07 06:55] (текущий)
ram3ay
Строка 49: Строка 49:
 Российской Федерации». В 1999 г. Законодательное собрание Санкт-Петербурга Российской Федерации». В 1999 г. Законодательное собрание Санкт-Петербурга
 наградило художника Почетным дипломом наградило художника Почетным дипломом
-Рецензии:​в файле +===== Рецензии ​===== 
-Фоторархив:​нет+ 
 +Лапицкий Савелий Яковлевич 
 +Рецензии 
 + 
 +%% В данной публикации использованы несколько работ и фрагменты текста из «Альбома протеста» С.Я. Лапицкого (СПб, АНО НПО «Мир и семья»,​ 2001), подаренного музею в 2005 г., а также заметка С. Шевчука «Я пережил архипелаг ГУЛАГ» («Вечерний Ленинград»,​ 1989, 25 октября,​ с. 1).  
 +* * *  
 +Письмо бывает не только на бересте,​ бумаге,​ металле,​ на камне, но и на брюках. Сидел я в одиночке военной контрразведки СМЕРШ. Но приехала во Львов моя мать, обеспокоенная исчезновением известий обо мне. А до этого я успел послать домой телеграмму«Еду ​в непонятную командировку»,​ - во время которой и был арестован СМЕРШем. С первого дня я объявил голодовку,​ и на день приезда матери это были одиннадцатые мучительные сутки. Когда мне передали родительские сало и хлеб, я сдался. Вскоре передачи участились,​ я разыскал в полу камеры острую щепочку и на двух засаленных коленях солдатских брюк нацарапал маме длинное письмо. 
 +Дурак-следователь легко клюнул на мою просьбу передать матери брюки для стирки и просить взамен гражданские. Очевидно,​ он посчитал мою просьбу знаком полной сдачи. Галифе были заменены на брюки. Затем мать рассказала,​ что, окунув мои засаленные брюки в таз с горячей водой, она вдруг увидела проявившийся в воде текст, выдернула одежду из воды, но письмо пропало,​ и кроме вмятин ничего обнаружить не удалось. Впрочем,​ особенно важное я ей не сообщал,​ так что жалеть,​ собственно,​ было не о чем. ​ 
 +* * *  
 +Собаки были ученые. Эти чекистские русланы сразу хватали за задницу. Так ловили беглецов. За каждого убитого беглеца вохровцу давали 10 дней отпуска. 
 +Среди часовых был один юный красавец. Он ходил в зону играть в карты с ворами. Ходил плотно. Играл и отыгрывался. Долго это продолжаться не могло. И начальство решило его отвадить. «Либо, - сказали ему, - исключим из комсомола,​ либо подставим. Кончай играть». А он устоял. И тут, надо же случиться,​ состоялся побег. Вохра – вдогонку. Убить беглеца поручили игроку,​ силой заставили. Или убей зека, или – прикончим тебя. Он и убил... 
 +И снова, пьяный,​ ходил в зону, играл, проигрывал,​ замаливал грех.  
 +* * *  
 +Наитие в творчестве – обязательно.  
 +В лагере был я на общих работах. Это значит – железнодорожная платформа песка на двоих. За восемь часов надо было разгрузить песок лопатами,​ сбросить его на насыпь. Мое ежедневное бессилие,​ неприспособленность к тяжелому труду землекопа – все это означало для меня неизбежный конец. Работа должна была «съесть» меня. 
 +Я написал домой письмо,​ просил прислать посылку с готовальней,​ тушью, линейкой,​ угольником,​ бумагой – несколькими листами. ​Фантастический план ​освобождения задержался на четыре месяца,​ пока сказочная посылка наконец добралась на вахту моей зоны. Вахтеры были обескуражены ее содержанием:​ рейсфедер и циркуль – оружие или нет? После долгих препирательств решение было найденоготовальню на ночь сдавать на вахту. Но, поскольку чертить я мог именно только ночью, то сдачу подозрительных железок перенесли на утро. 
 +Итак, я начал чертить проект саморазгружающейся железнодорожной платформы – думпкара. Проект был рассчитан на безмоторное самодвижение системой элементарных противовесов. Мой расчет саморазгрузки песка с платформы – в десять рабочих минут. Математический аппарат состоял из формул алгебры,​ геометрии и тригонометрии,​ чудом удержавшихся в моей памяти и хаотически написанных столбцами. 
 +Мой житейски реальный расчет был элементарно прост: максимально проявить свои чертежные способности – где-нибудь за горизонтом проклятой тундры должно же быть какое-то управление этой безумной стройки,​ еще более безумной железной дороги Салехард-Игарка. А в этом управлении должно оказаться чертежно-проектное конструкторское бюро или группа. И там – мое спасение от бессмысленного убийцы – труда землекопа. 
 +Чертил ночами после разгрузок всю зиму. Начертил три листа общих видов, разрезов,​ вырывов,​ конструктивных узлов. Под названием «Саморазгружающийся думпкар». На отдельном листе были выписаны чертежным почерком с наклоном в 75° все мои бредовые расчеты. Чертежи я свернул в рулончик,​ перевязал веревочкой и надписал почти как Ванька Жуков: «Начальнику стройки 503». На вахте мой рулончик приняли.  
 +Добралась до нас весна. Растекался снег, тундра мокла, разлезалась и прогибалась под ногами,​ как насквозь промокший тюфяк. 
 +Вместе с весной пришла весть из неведомого управления стойки:​ 
 +- Лапицкий,​ с вещой на этап. 
 +И солдат повел меня по раскисшей тундре в поселок Ермаково уже во второй раз. Еще за полкилометра до окраины жилья мой обостренный нюх учуял забытый запах борща. 
 +Видимо,​ и конвойный пошел на этот манок. Борщ варился в маленькой избушке в два окна. Мы вошли, и я увидел заветные столы с чертежами,​ кальками,​ бумагами и папками. У обитателей рожи были отъевшиеся. Все они столпились вокруг меня и подвели к наклонной большой доске с наколотой на чертеж чистой калькой. 
 +- А ну, изобретатель,​ давай копируй. Сможешь – считай,​ спасен. Не сможешь – мотай обратно грузить свой песок. Доставай свою готовальню. 
 +Я наполнил свой рейсфедер тушью и склонился над калькой,​ не представляя,​ с какого угла начать копировать сложный чертеж,​ исполненный сухим твердым карандашом. Все по-прежнему стояли вокруг и следили за моими движениями. 
 +Вдруг меня кто-то подтолкнул под правый локоть. Неизбежная предательская капля жирной туши стекла с рейсфедера и растеклась черным пауком по ярко освещенной масляно-желтоватой кальке. 
 +И прежде чем я успел что-либо сообразить,​ механически наклонился к кальке и языком слизнул противную солоноватую тушь. Все захохотали,​ и я услышал за спиной:​ 
 +- Молоток,​ наконец,​ настоящий специалист появился. 
 +- А то недавно приводили зечку, ей подложили волос под кальку,​ она скопировала и его. 
 +Полгода я кантовался в проектном бюро. Затем режимники разогнали штаты – это повторялось каждые шесть месяцев. Но все же оказалось,​ что и в неволе можно какое-то время быть счастливым.  
 +* * *  
 +Болеть в неволе нельзя,​ это гибельно,​ а спасение равносильно чуду. 
 +Подхватил я инфекционную желтуху. И, чтобы выжить,​ всю еду менял на сахар. Держался только этим. Лечить было некому и обращаться не к кому. Сказал я начальнику лагеря:​ 
 +- Вот пойду по баракам заражать.  
 +- А хоть сейчас. Чем больше – тем лучше, - отвечал он сходу. 
 +Спас меня от общего заражения такой же бывший солдат Сева Кржижановский. Срок у него был пятеро. Он считался бесконвойным. За зоной он сошелся с медсестрой. Его лагерная любовь спасла и меня: Сева приносил глюкозу в ампулах. Я кололся и этим спасся. Был Сева сыном кораблестроителя и рассказывал,​ что отец перед спуском корабля уходил,​ готовый к аресту,​ так что к лагерю Сева был готов. 
 +Другой случай дружбы – тоже с питерским земляком. Нарывал коренной зуб. Щеку раздуло. А время было переменное:​ Ус дуба дал. Охрана не знала, что делать:​ трое суток не заходила в лагерь,​ хлеб в мешках,​ разбежавшись,​ перебрасывали через проволоку в зону. Где уж тут доктора искать?​ И все-таки я разыскал дантиста. Он действительно оказался питерским,​ но третий день был смертельно пьян в честь смерти диктатора. 
 +С большим трудом через час втолковал ему свою просьбу. 
 +- Ищи еще троих, - пробурчал он. 
 +Врач развернул свой сидор, вынул коробку железную – биксу, из нее – инструмент и стеклянную ампулу,​ завернутую в вату. 
 +- Дихлорэтан,​ яд, - сообщил он. - Держите один его, двое – меня. 
 +Врач, дыша мне в лицо винным перегаром,​ отбил рожок у ампулы,​ наполнил шприц и направил струю на зуб; заморозил челюсть и, упершись коленом в мою грудь, по-медвежьи навалился на меня. Раздался нечеловеческий хруст, пронзила боль, врач отвалился в одну сторону с моим кровавым зубом в клещах,​ я – в другую. 
 +Так я ожил.  
 +* * *  
 +Вторичное в искусстве обречено пото¬му,​ что каждое изобретение умирает в момент своего обнародования. 
 +Когда до нашей зоны дошло, что какой-то зек написал книгу и его за это, якобы, освободили,​ одни посчитали этот слух за фонарь,​ а другие решили повторить подвиг неизвестного автора. Как каждый лагерный слух, он в первоисточнике был явно противоположным. Ведь писатель Штильмарк,​ написавший своего "​Волшебника из Багдада"​ в лагере,​ вовсе не был за это освобожден. Но нам тогда это не было известно. И наш грозный нарядчик Жолтиков нашел потенциального автора,​ а сверх того еще и иллюстратора будущей книги — Лейко. 
 +Лейко был известен тем, что рисовал портреты на заказ: сначала шапку (брал аванс за это 3 или 5 рублей),​ и дальше уже ты гонялся за ним, уговаривая пририсовать остальное. "За автора"​ был нанят удивительный человек:​ длиннобородый,​ в сапогах и с интеллигентным выговором. Автор был известен в зоне тем, что рассказывал бесконечные романы. Помнил он много, а о себе говорил,​ что был на воле начальником отдела скандинавских стран наркоминдела,​ знал языки, и его девиз был: спрятаться так, чтобы начальник,​ встретив в списке его фамилию,​ полчаса не мог понять,​ кто это. 
 +Нарядчик придумал ему синекуру:​ за ограждениями хранился бензобак,​ наполовину пустой,​ но в своей маленькой зоне. В сторожке этого бензосклада и устроился дипломат. Всю лютую зиму он писал книгу нарядчика Жолтикова,​ то есть вписывал все, что вспоминал из разных книг, понемногу,​ не изобретя даже сюжета. Одновременно Лейко врисовывал инициалы,​ обложку,​ виньетки. Наконец,​ многотрудный фолиант был отправлен куда-то начальству и, наверное,​ был зачитан на вахтах,​ не принеся Жолтикову желанной свободы. 
 +Зная об этом сочинительстве,​ зав. баней нашей зоны зарделся завистью. И стал также писать свой опус. Назвал книгу он очень трогательно:​ "​Именем мамы"​. Ни в подставном авторе,​ ни в иллюстраторе банщик не нуждался. Но он сознавал свою слабость в стиле и искал грамотного редактора или, на худой случай,​ литератора,​ писателя,​ правщика. Кто-то навел на меня как на военного корреспондента. 
 +Когда я увидел сытую рожу крупного мужика,​ тоскующего по своей родительнице,​ мне стало смешно. Но я сдержался,​ и вовремя:​ писатель пообещал мне за мой труд теплое белье – зимой это было забытым счастьем. Я согласился заходить по вечерам и критиковать его письменные излияния. Это было адски мучительно:​ после изнурительного труда, поужинав,​ хотелось спать. Усыпляло еще и его монотонное чтение безграмотного текста,​ вовсе лишенного какого-нибудь смысла. Но желание ходить в теплом белье было таким острым,​ что я заставлял себя бодрствовать или спать с открытыми глазами,​ то есть внутренне затихать в теплой сухой бане, сидя на мягкой куче белья. Так прошла зима.  
 +* * *  
 +Признание для художника – выше оплаты. Тем более, когда признание исходит от военного цензора.  
 +Рисовал я с натуры наброски карандашом,​ если доставал бумагу. За это не брал ничего,​ но делал две штуки: одну оставлял для коллекции. Так что натурщик сидел подолгу и не раз. Некоторые наброски получались удачными и даже мне нравились. А вообще заказчик был неприхотлив:​ похоже – и ладно. 
 +Много рисунков я роздал,​ и почти все ушли по почте, вложенные в письма,​ размер их был с ладонь. 
 +Однажды принесли почту и мне, вручили солдатский треугольник из клетчато-тетрадного листка. Раскрываю – и не верю глазам:​ письмо от военного цензора. Текст врезался в память навсегда:​  
 +«Уважаемый (ого!) Лапицкий! Прекратите Вашу (через заглавную букву!) бурную деятельность,​ так как пересылка фотографий заключенных запрещена. 
 +С уважением военный цензор – подпись»  
 +Письмо цензора я хранил на груди и показывал каждому приятелю как вещь редчайшую. Потом оно стерлось,​ затерялось,​ но не забылось. 
 +* * *  
 +Начальники – не под копирку. Законов в лагере нет, а в произволе – порой – оказываются трещины.  
 +Тащил я ствол дерева за комель из последних сил, падая и оседая в снег. Скрипела зима. Увидел издалека мои мучения начальник лагеря Петюня (так его однажды из-за зоны жена на обед кликала). Он, походя,​ спросил меня: 
 +- Что, другой работы не нашел?​ 
 +Я опешил. Наконец,​ предположил:​ наверное,​ где-то в списках запомнил,​ что я художник и корреспондент. 
 +И правда,​ наутро на перекличке перед выходом на работу нарядчик оставил меня в зоне: 
 +- А ну, мотыль,​ рви в больничку. 
 +Прихожу. Сидит наш «лепила» Степан Крутой,​ на гитаре перебирает. На койках - доходяги,​ хуже меня, почти мертвяки. Крутой говорит:​ 
 +- Раздевайся,​ ложись на койку. Петюня велел на месяц тебя покласть. 
 +Невероятное произошло:​ месяц барской жизни спас меня от неминуемой гибели. 
 +Наконец,​ вызывает Петюня:​ 
 +- Вот, будешь писать лозунги. Краски какие-то тебе я наскреб. А кистей нет. Так что пойдешь в поселок Ермаково,​ там есть театр зековский,​ разыщешь художника,​ проси кисти у него. 
 +Повел меня вертухай в Ермакова. Шли полдня. Разыскали театральных зеков в каком-то бараке,​ среди них действительно оказался мой питерский земляк,​ художник Мариинки и Александринки – Дмитрий Владимирович Зеленков,​ потомок знаменитого в искусстве рода Лансере-Бенуа. Зеленков,​ сценический гений театра,​ был «магом» театра зеков в Игарке,​ а я застал его на общих работах в ЦРМ (центральных ремонтных мастерских). Он из рукава в рукав передал мне кисти. Зеленков спас мне жизнь, я навечно запомнил его какую-то аристократическую худобу,​ тонкие длинные пальцы. Потом услыхал и нашел подтверждение в «Падших ангелах» Штильмарка,​ что Дмитрий Зеленков перед освобождением повесился в служебной уборной в Ермаково.  
 +По дороге из Ермаково обратно мой сторож захотел пообедать. Обо мне и разговора не было: я довольствовался дневной пайкой,​ полученной утром. Оставив меня на вахте какой-то зоны, конвоир ушел и вернулся порозовевшим от еды и слегка поддатым. Пошли в свой лагерь. Смотрю,​ мой вертухай захмелел настолько,​ что рыскает найти кочку, чтобы залечь. Винтовка затяжелела,​ из-за спины она перекочевала под мышку, из-под одной руки в другую. Несколько раз он внезапно останавливался и подолгу стоял, понурясь,​ качаясь и сгибаясь под тяжестью ненужного оружия. Я топтался рядом, маясь без дела, одолеваемый острым желанием бежать. Но куда? Вокруг – блюдо тундры,​ середина зимы, еще замерзший Енисей. И вышки зоны. В подсумке у моего дурака – десять патронов,​ в его карманах может и найдется еще пара-другая,​ да и то вряд ли. Еды никакой. Подстрелить его, подойти к какой-либо зоне, убрать попок с вышек... Но собрать патроны у убитых на вышках мне не успеть:​ выскочит вохра из казармы и вахты. И спустят собак, а это страшнее стрельбы и солдат:​ псы приучены хватать за зад – загрызут сворой. Смерть будет страшной и бесполезной. Газават одиночки – одно голодное воображение. Но ни сам себе, ни другие мне предательства не простят. Каждому будет казаться,​ что он на моем месте освободил бы весь Север. 
 +Я подошел к бредущему солдату и отобрал у него винтовку. Он отдал, не сопротивляясь,​ - молча и безразлично. Пошли рядом: он, спотыкаясь и засыпая на ходу, и я, одолеваемый желаниями и страхом. Винтовка оказалась налитой уже забытой солдатской тяжестью. 
 +Каждый шаг приближал меня к прежней неволе. Вокруг серело и сжималось. Тундра подступала ближе к нам. Холодало. Снег злобно поскрипывал. Мы приближались к колонне № 31, откуда вышли, не догадываясь о разыгрываемой на двоих свободе. 
 +Вскоре я сдал часового и его винтовку на вахту, вернулся в зону. 
 +И долго еще урки приходили в барак и молча рассматривали меня, не зная, что делать и что сказать.  
 +* * *  
 +Творческий стаж  
 +Творческий стаж в Союзе художников начал, еще находясь в гулаговской зоне. Видимо,​ это своеобразный рекорд,​ не предусмотренный Книгой Гиннеса. 
 +Так, в конце 1954 г. я был политузником ГУЛАГа и «тянул» год в ОТБ-1 в Красноярске. Общий срок был 10 лет лагерей. ОТБ – это был радиоактивный завод по переплавке сурьмы и висмута. Работая там, я делал портреты зеков размером в лист 60x90 см. У нас служила «вольняшкой» техником-конструктором родная сестра Б.Я. Ряузова,​ тогда председателя красноярского Союза художников. Она свернула мои рисунки в рулон и рискнула вынести их на волю, что ей счастливо удалось. 
 +Два портрета из шести Б.Я. Ряузов выставил в экспозиции красноярского Союза художников. 
 +Получился небывалый дотоле юридический нонсенс:​ что делать,​ если работа экспонируется на выставке,​ а автор содержится в ГУЛАГе?​ 
 +В это время главный архитектор Красноярска,​ чертежи которого я порой копировал,​ посодействовал мне: он задавал упомянутый каверзный вопрос разным начальникам в высоких кабинетах. Вскорости меня вызвали в какую-то комнату в зоне, где уже сидели трое гражданских дам с ответственными лицами. А были тогда, в послесталинские дни, в ходу амнистия,​ условно-досрочное освобождение и зачеты заполярных лагерей,​ где я отсидел до этого. И когда мне разъяснили,​ что дамы – это суд Кагановичского района,​ я не испугался. Состоялся следующий диалог:​ 
 +- За что сидите?​ 
 +- За анекдоты. 
 +- Какие?​ 
 +- Антисоветские. 
 +- Вот и расскажите хоть парочку,​ а то все одни уголовники. 
 +- Да хоть сто расскажу,​ только дайте об этом расписку. 
 +- Уже анекдот. Выйдите,​ вас позовут.  
 +Затем:​ 
 +- Входите. Вы свободны.  
 +Вот и все. Как посадили – так и выпустили. Схватили на улице, втолкнули в машину. Затем – полгода одиночки,​ 13 этапов из зоны в зону, 4 тюрьмы,​ 5 лагерей,​ желтуха,​ цинга. 
 +Выходит,​ свободой я обязан великому гуманисту,​ замечательному художнику Б.Я. Ряузову. 
 +(«Художник России»,​ газета Союза художников РФ, 28 февраля 1995 г., №3 (37)). 
 +Красное плюс черное равняется коричневое 
 +В Санкт-Петербурге увидел свет уникальный альбом-протест,​ посвященный жертвам ГУЛАГа и Холокоста 
 +2001-12-11 / Святослав Тимченко  
 + 
 +В Зеленой гостиной Санкт-Петербургского Союза журналистов прошла скромная презентация альбома-протеста одного из немногих оставшихся в живых художников - политических узников ГУЛАГа,​ ветерана Великой Отечественной войны, заслуженного художника России Савелия Яковлевича Лапицкого.  
 +Каждый раз, когда я возвращаюсь к творчеству Савелия Лапицкого,​ мне приходит на память старая притча. Как-то один художник упросил Всевышнего,​ чтобы он показал ему, что такое Истина,​ где и как она обитает. Господь смилостивился и поведал живописцу,​ как найти Истину. Долгие дни брел художник дремучими лесами,​ болотами,​ пока не вышел на небольшую лужайку. Прижавшись косым боком к непролазной чаще, на лужайке стояла убогая,​ вросшая в землю избушка. Открыл художник скрипучую дверь и ужаснулся:​ перед ним была отвратительная старуха - седая, грязная,​ сгорбленная в три погибели… "​Так ты и есть Истина?"​ - выдавил из себя изумленный путник. "​Да",​ - хриплым голосом ответила старуха. "Но как же я скажу людям, что ты такая?​!"​ - воскликнул он. "А ты пойди и солги",​ - ответила Истина. Художник не посмел солгать,​ за что его жизнь превратилась в мучения. Но он нашел много последователей,​ готовых идти на Голгофу ради Истины в искусстве.  
 +У молодого бравого сержанта Савелия Лапицкого в тот ликующий май 1945 года, когда наша армия победила коричневую чуму, был, казалось бы, безбедный выбор в жизни. Иди и твори на благо своего народа,​ на благо Отца всех народов… Но твори в рамках "​соцреализма"​. А это значит,​ что ты можешь ваять счастливые лица советских людей: передовиков села и стахановцев,​ тружеников великих строек,​ руководителей партии и правительства… Можешь писать полотна с видами на "​победивший социализм":​ ударные стройки,​ новые города,​ освоение целинных земель. Природа наделила его главным - безусловным талантом,​ абсолютным эстетическим чутьем и острым умом. Молодой солдат не спешил вставать под знамена социалистического реализма,​ а решил для начала поискать,​ где же все-таки обитает Истина,​ та самая, которая,​ по словам английского философа Бэкона,​ - дочь времени,​ а не авторитета.  
 +Для Савелия Лапицкого Истина предстала в двух ипостасях:​ в Холокосте и в ГУЛАГе. Последствия первого ему довелось видеть самому,​ освобождая концентрационные лагеря в составе подразделений Советской армии, через второе прошел сам, получив 10 лет по политической 58-й статье за анекдот. Так что, когда более покладистые коллеги Лапицкого писали парадные портреты ударников труда, он украдкой делал то же самое, только с изнанки,​ создавал зарисовки заключенных,​ лагерных пейзажей,​ конвоиров с собаками… Все это ценой неимоверных усилий хранил,​ чтобы, выйдя на волю, создать полномасштабные полотна.  
 +Практически каждый более или менее значимый объект имел лицевую сторону со знаменами,​ соревнованиями,​ оркестрами и изнанку,​ где за тарелку баланды как проклятые вкалывали зэки-рабы. Правда,​ эти людские слои быстро менялись. Зэки имели обыкновение гибнуть от голода,​ холода,​ изнурительного труда, пуль конвоиров,​ а их место тут же занимали вчерашние ударники труда, активисты.  
 +В альбоме представлены политические плакаты,​ графические листы, воспоминания о концентрационных лагерях ГУЛАГа,​ о Холокосте - всего 312 работ художника. 104 из них входят в коллекции различных музеев. Офорт (гравюра на металле) "​Молящийся"​ - находится в личной коллекции 39-го президента США Джимми Картера. Персональные выставки Савелия Лапицкого успешно экспонируются в России,​ Канаде,​ Польше.  
 +Альбом Савелия Лапицкого - это исповедь от себя и про себя. Сюжет жизни художника - это обобщенный сюжет жизни его поколения,​ его тяжелобольной страны,​ еще только излечивающейся от тоталитаризма. Одновременно это и крик души умудренного опытом художника,​ который сумел разглядеть в нарождающемся обществе все те же цветовые доминанты:​ красное и черное,​ которые,​ как известно,​ имеют обыкновение смешиваться и порождать монстра - вирус коричневой чумы.  
 +Отправить почтой 
 +Версия для печати 
 +В закладки 
 +Обсудить на форуме  
 +Разместить в LiveJournal 
 +Альбом-протест,​ можно сказать,​ штучная работа. Он оформлен в виде папки следственного дела и издан тиражом всего в 1000 экземпляров. Издание предназначено прежде всего для политической и социально активной элиты, средств массовой информации,​ общественных фондов и правозащитных организаций как в России,​ так и за рубежом (все тексты сопровождаются переводом на английский язык). К альбому прилагается буклет с компакт-диском.  
 + 
 +Альбом протест (+ брошюра) / Лапицкий Савелий Яковлевич 
 +  
 +Annotation 
 +Тема этого альбома - судьба человека в тоталитарном государстве. Автор, художник и журналист Савелий Лапицкий,​ принадлежит к поколению,​ пережившему войну, сталинские репрессии и годы застоя. Но ни ГУЛАГ, ни "​перекрывание кислорода"​ в советскую эпоху не смогли вытравить любовь к жизни и заставить отказаться от искусства... 
 +Further description 
 +Напротив,​ испытания обострили ум и отточили перо автора-художника. Книгу составляют рассказы-миниатюры - воспоминания-вспышки,​ в которых автор смеется над бездарными и жестокими "​людьми номенклатуры"​ и с большой душевной теплотой пишет о тех, кто всеми силами сопротивлялся "​системе"​. Рассказы лишь предваряют альбом плакатов - именно в них заключены самые сокровенные,​ выстраданные истины. 
 + 
 +РЕКВИЕМ ПОКОЛЕНИЯ 
 +30 октября 2003  нет комментариев  
 +"​Альбом протест"​ называется он. Политические плакаты и графические листы содержат память о годах террора,​ о ГУЛАГе и ужасах гитлеровских концлагерей. Все это - страшный опыт автора. В составе Советской армии он освобождал узников концлагерей,​ а на родине отбыл 10 лет за политический анекдот. 
 +Горе XX века прошло через его сердце и воплотилось в блеклых красках работ, ставших реквиемом поколения,​ к которому принадлежит сам художник. Зло не должно быть забыто,​ и Савелий Лапицкий сделал все, чтобы этого не случилось. Его альбом - еще один камень в основание мемориала жертвам политического террора. 
 +"​Выдающееся явление в искусствах плаката,​ графики и полиграфии,​ исполненное в уникальной форме"​ - так отзываются об альбоме коллеги художника. 104 из 152 листов альбома входят в коллекции различных музеев мира. Офорт "​Молящийся"​ - в личной коллекции 39-го президента США Джимми Картера. Но истинные владельцы искусства Лапицкого - тысячи тех, кто прошел через лагеря и живет сейчас рядом с нами, и сотни тысяч тех, кого пожрал Молох минувшего века... 
 +// Павел ВЛАДИМИРОВ 
 +%% 
 ===== Творчество ===== ===== Творчество =====
 {{:​lapickii001.jpg?​200|}} {{:​lapickii002.jpg?​200|}} {{:​lapickii003.jpg?​200|}} {{:​lapickii004.jpg?​200|}} {{:​lapickii005.jpg?​200|}} {{:​lapickii006.jpg?​200|}} {{:​lapickii001.jpg?​200|}} {{:​lapickii002.jpg?​200|}} {{:​lapickii003.jpg?​200|}} {{:​lapickii004.jpg?​200|}} {{:​lapickii005.jpg?​200|}} {{:​lapickii006.jpg?​200|}}
лапицкий_савелий_яковлевич.1402109618.txt.gz · Последние изменения: 2014/06/07 06:53 — ram3ay