Годы жизни: 1919 -

Место рожд.: г. Тбилиси (Грузия)

Образование: Тбилисский педагогический ин-т

Годы ссылки: 1943-

Обвинение и приговор: Арестована в 1943 г. Приговор (по ст. 58-10) - 10 лет ИТЛ и 5 лет ссылки в Красноярский край.

Род деятельности литератор, педагог.

Места ссылки Дудинка, Норильлаг, Мариинск.

: Эти строки, как стоны в пустыне, За колючкой погибших так рано, С тех смертельных времен и поныне Сердце — в незаживающих ранах Нора Пфеффер Нора Густавовна Пфеффер, немка, уроженка Тбилиси, правнучка каталикоса Грузии. Родилась 31 декабря 1919 года. Отец работал директором школы, в которой училась Нора. В 1935 арестованы оба родителя. Поступила в Тбилисский пединститут. Отказалась отречься от родителей, была исключена из института. Перед войной вышла замуж за грузина. Муж на фронте в 1943 года был тяжело ранен. В октябре 1941 года депортировали Тбилисских немцев. Нору, как жену грузина, оставили в Тбилиси. Арестована в 1943 на следующий день после похорон дедушки. Ребенка оставила у прислужницы каталикоса Грузии. По статье 58-10 Нора была осуждена на 10 лет исправительно-трудовых лагерей и 5 лет ссылок. Срок отбывала в Мариинских лагерях на лесоповале, затем в Норильлаге в Дудинке. Занималась тяжелыми земляными работами. Ссылку отбывала в колхозе Северного Казахстана. Работала пастухом, учетчиком тракторной бригады. Вскоре Норе Пфеффер разрешили преподавать в школе, где она вела почти все предметы, так как не было учителей. Вскоре разрешили переехать в Джамбул. Много лет Нора Густавовна преподавала в Алма-Атинском институте иностранных языков и в Казахском университете. Работала диктором немецкой программы Казахского радио. И писала стихи. Сын Реваз Каралашвили – главный человек в жизни Норы Пфеффер. Всё её творчество связано с сыном. Он – тот ребёнок, которому она посвящала свои детские стихи. Издала около 20 сборников детских стихов, сказок в стихах, лирических сборников: «Беттина и ветер» (1992), «Заяц-парикмахер» (1989), «Обезъянка Мик» (1980), «Путешествие Отара» (1977), «У синего Черного моря» (1984), «Фракки – императорский пингвин» (1987), «Чем дальше, тем ближе» (1991), «Время любви» (2000), «Мои друзья» (1990), «Годовые кольца» (1984), «Как Барбосик сам себя нашел» (1987) и др. Стихи Норы Пфеффер также публиковались в сборнике стихов норильских поэтов «Гнездовье вьюг» (1994). Рецензии: в файле

Фотоархив: нет

Нелли Мельникова

«КАЖДЫМ СЛОВОМ СВОИМ ВОРОШИМ НЕПОТУХШИЕ УГЛИ…»

(О стихах Норы Пфеффер)

Несмотря на заголовок «Время любви», книга многогранна, многослойна и во времени, и в пространстве… Она полифонична. Но заголовок тем не менее очень отвечает её содержанию, ибо всё, о чём пишет поэтесса, пронизано глубочайшим чувством любви к жизни, Богу, людям, природе, детям, к каждой былинке и песчинке на самой Земле, чувством глубокой ответственности за всё, что происходит.

Дарование есть порученье. Не дай же погаснуть Святому огню. Ты людям отдай И дыханье, и пенье И радуйся Каждому новому дню

         («Мама», перевод В. Леваневского)

Любовь в стихах Норы Пфеффер почти никогда не уходит в интимную сферу с точным адресом. Ей скорее свойственны обобщения, не исключающие, однако, и адреса интимного, угадываемого между строк:

Печальны Были руки мои, Холодны и одиноки. ……………………… Как счастливы Были руки мои, Как в забытьи! Так участливы, Теплы и щедры. Крепкие руки твои Дарили им нежность.

          («Руки», перевод Б. Дубровина)

Одиночество – это ведь тоже о любви, о жажде её, об отсутствии:

На заднем дворе в ледяном снегу Лежала молодая она, И точно ко мне, ко мне сквозь пургу Взывала, умирая, она. ………………………. Склонилась я к ней, в пургу со ствола Сорвала осторожно с больной Пять зябких ветвей, домой принесла. Напоила подогретой водой. И тает печаль…

                     («Елочка», перевод  Б. Дубровина)

«Гроза». В этом стихотворении не только огромной силы любовь, но и столь же огромная решимость борьбы за это чувство. Поэтесса не уточняет повод написания стихотворения, но вполне можно отнести его ко времени получения письма из Барнаула от раненого мужа Юрия. Пишет – значит, жив, есть глаза и руки, а потому – к нему (она была ещё свободной):

К тебе лететь сквозь тьму, сквозь расстоянья, Хоть Маргаритой на метле к тебе нестись И силой ведьмы вырвать у судьбины, Чтобы всё горе от тебя отринуть, И пусть за это жизнью заплачу!

                        (Перевод  Б. Дубровина)

Любви всегда сопутствуют нетерпение, ошибки, иногда трагические. Гениально рассказано об этом в стихотворении-притче «Почки сирени». Ошиблась она (сирень), расцвела в декабре, обманутая случайными жаркими лучами солнца:

Она готова с солнцем слиться И в счастье верит не шутя, Ей, как признанья, снятся птицы И ласки тёплого дождя. Но боль какая – нету мочи! Метели яростный прыжок! И – задохнувшиеся почки Мороз отчаянный прожёг…

                   (Перевод Б. Дубровина)

Все стихи, даже кажущиеся далёкими лирической героине с её трудной любовью, ожиданием счастья, согласием на краткий его миг, всё же тесно спаяны с её внутрен¬ним миром, и в каждом стихотворении, хотя бы приблизительно, можно ощутить, на какой ступени своей лирической (а часто и иной) ипостаси она находится, чем живёт душа, чего ожидает, на что надеется. Стихотворение «Тайга» дохнуло ссылкой, где хотя и было невероятно тяжело, но природа царственная и величественная замечена и запечатлена: Как будет не хватать отныне Мне этих ягод, тропок тихих. От губ вовеки не отхлынет Прикосновение брусники.

                (Перевод Б. Дубровина)

Всего себя ты подарил мне щедро, Но ни ручьи с водою голубой, Ни твоего задумчивого кедра, Прощаясь, я не унесу с собой. ………………………………… Лишь поцелуи голубики синей Я на губах надолго сохраню.

              («Кедр», перевод Л. Степановой)

«Саксаул» – образ дерева, вобравшего в себя и простор, и пекло, и холод ночей пустыни; внешне – жизнь его искорёжила и изуродовала, но внутренние качества его остались прежними (аналогии напрашиваются сами собой!):

Не напрасно его почитают Испокон веков Жители пустынных горизонтов В огромной стране казахов, Ибо ни одно другое дерево Не дарит и в снег, и в мороз Столько тепла и жара, Когда разводят пылающий костёр.

                     (Перевод  Б. Дубровина)

Она почти никогда не ставит время написания стихотворения (за редким исключением, и только там, где дата – часть сюжета). Но, кажется, что она побывала везде (СССР) – география её, увы, не добровольных путешествий, весьма обширна: тюрьмы Кавказа, Красноярск, Заполярье, куда плыли по замерзающему уже Енисею, Дудинка, Казахстан, а в последних стихах указаны Москва, Германия, Швейцария…

* * * Я – из той же категории неугодных, ненадёжных, вывозимых из европейской час¬ти России в Сибирь и Казахстан в 1941 году в телячьих вагонах с воени¬зированной охраной. Моё имя Нелли Бастерс, и я, как и Нора, выжила, пережив ужас и лесоповала, и сплава, и ещё много чего. Наши с Норой жизненные тропы несколько раз пересекались виртуально, так и не завершившись встречей и знакомством… А жаль: её поэзия меня не только интересует, волнует, трогает, но моментами потрясает, как её судьба и её личность. 1948 год. Томск. Я учусь в девятом классе, а вечерами играю в джаз-оркестре шарикоподшипникового завода, организованном моим отцом – Иваном Карловичем Бастерсом. Мне очень трудно совмещать учёбу и освоение аккордеона, но папа непреклонен: пригодится. В оркестре я познакомилась с Рудольфом Штейнбрехером – пианистом. Он был тоже ссыльным (из Тбилиси). Постарше меня. До войны успел закончить шесть классов музыкальной школы. И хотя в трудармии потерял фалангу одного из пальцев, всё же с партией фортепиано справлялся – очень хотел, очень старался, очень любил музицировать. У него был неплохой голос, и вообще был он очень музыкален и прекрасно воспитан, хотя и работал такелажником. Всё объяснялось просто: семья была очень интеллигентной – мать отличная пианистка, а двоюродная сестра – Нора Пфеффер – поэтесса… Тогда мне это имя не сказало ничего. Ещё «кусочек» жизни пролетел. Живу с родителями в девятиметровой комнатушке в Алма-Ате, где учусь в консерватории. Мама, после долгого «недопускания» её к педагогической работе, преподаёт в инязе. Иногда рассказывает о своих студентах. Особенно её восхищает (она его очень любит) Резо Каралашвили: талантлив, интел-лигентен, прекрасно воспитан, эрудирован, всё схватывает на лету. Иногда приносит переводы в стихах или и вовсе стихи. Мама восхищается, восторгается, а ответ на загадку несложен: мама Резо – Нора Пфеффер. Иногда мама приглашает меня в качестве аккомпаниатора на музыкальные занятия к детям в специализированную школу, где она ведёт немецкий язык с первого класса. И, представьте себе, на пульте стоят детские песенки Оскара Гайльфуса – моего консерваторского знакомца-композитора – на стихи Норы Пфеффер. Начинаю прислушиваться к этому имени, уже во второй раз пересекающему мою жизненную тропу. Мы с детьми перепели множество песенок Норы, и во всех такая любовь и нежность к детям! Всё легко понять, если прочесть и вникнуть в целую отдельную главу книги «Моё дитя». 1978 год. Я уже живу и работаю в Усть-Каменогорске; приехали с мужем забрать своих стариков, и снова встретилась с Рудольфом. Можно сказать, за прощальным ужином. Среди тем разговора, конечно же, Резо – уже профессор-доктор в Тбилиси и Нора. Вот уж тут я много знала и о ней, и из её поэзии. Но встреча вновь не состо¬ялась: поэтесса была в отъезде. Не судьба! Но судьба, так коварно отнимавшая у меня возможность встречи, подарила мне всё же один шикарный подарок – встречу с талантливой книгой стихов Норы на двух языках с замечательными переводами: В. Леванского, В. Швыряева, Е. Колосова, Н. Субботиной, Л. Степановой, Б. Дубровина. Последний сделал самые трудные и, на мой взгляд, удачные переводы. Возможно, из деликатности Б. Дубровин избегал переводить чисто интимную лирику (всё же женская лирика отличается от мужской), а выбирал темы пожестче и покруче, требовавшие больше силы трагизма и мужес¬тва. Вот как раз самую трагическую часть стихов, объединённых заголовком «Моё дитя», перевёл Б. Дубровин и сделал это и проникновенно, и глубоко, и виртуозно. Однако это вовсе не означает, что переводы лишены чисто женской нежности. Чтобы понять, какие контрасты сопутствовали жизни не только Норы, её семьи, но и жиз-ни её единственного сыночка, её Буби, стоит вспомнить некоторые штрихи её биографии. Родилась поэтесса в 1919 году 31 декабря в солнечном и очень любимом Тбилиси, где безоблачно прошло её и четырёх братьев детство. В 1935 году загремело дверными засовами НКВД. С детством было покончено. В 1939 году она вышла замуж за грузина Юрия Каралашвили, в 1940 – родила единственного сына Резо.

Широкий подоконник. На нём бельевая корзина, Вся в кружевах. И в ней мой сын, озарённый лучами, С причмоком сосёт свою ногу.

                  («Моё дитя», перевод Б. Дубровина)

«Дитя задыхается – коклюш, туманом дышать ему надо». А туман, такой живот¬ворящий, сгущается над Курой!

Я бужу паромщика, Предлагаю деньги: «Надо ребёнку дышать туманом!» Но он отводит руку мою. И вот уже паром разрезает волны В плотном тумане От берега к берегу Туда и обратно… ……………………….. Рассвело, ……………………… Дитя на моих руках спит… Дышит легко и спокойно. «Спасибо, паромщик».

            («Моё дитя», перевод  Б. Дубровина)

Депортация немцев с Кавказа, как и из других мест, Нору временно не коснулась (хотя семью уже вывезли в Казахстан) – она была женой грузина, да ещё раненного на фронте, но с 1943 года началась великая трагедия Норы: Арест 11 ноября 1943 года, Тбилиси

Полночь. Дитя проснулось. – Куда же ты, мамочка?.. – За ёлочкой для тебя, мой любимый!.. В первый раз солгала ему. В последний раз прижимаю к сердцу И со своим сердцем отдаю соседке… Арестованную уводят. Но это уже не я.

                       («Моё дитя», перевод  Б. Дубровина)

В одном из своих стихотворений «Моя Родина», написанном уже в Москве в 1987 году, Нора глубоко философски рассуждает о том, что ей, из многих мест изгнанной, непризнанной, может стать, или хотя бы заменить понятие Родины. Тбилиси – ведь не он гнал её; суровый север с уникальным, неповторимым сиянием, сопро¬вождавшим её в самые горькие годины. Тогда, погибая от цинги, она, возможно, и не любовалась им, но теперь на вопрос внука отвечает:

Когда я сейчас вспоминаю его, Мой мальчик, Оно и вправду прекрасно. ……………………………. Моя родина – та русская женщина, Что тайком от всех Совала мне картошку, Когда я изнемогала от цинги… ………………………………… Моя родина – тот латыш, С которым лежали бок о бок В вырытой яме, Спасаясь от ледяного ветра. ………………………………. Моя родина – тот еврей, Обладатель нескольких книг. ………………………………. Моя родина – И та измождённая немка. Повторявшая часто: «От печали нельзя убежать, Но победить её можно». …………………………… Моя родина – тот Таёжный охотник, Откопавший меня из-под снега, Укутавший в жаркую шубу – Вернувший к жизни… ……………………………. Моя родина – люди, Я преданность им сохраню.

                  («Моя родина», перевод  Л. Степановой)

В этом перечне, который можно продолжить бесконечно, к сожалению, нет имени её мужа – Юрия Каралашвили, отца её ребёнка: он её предал ещё в самом начале, женившись на другой. А ведь мог дать ей поддержку и моральную, и материальную, но не захотел – струсил. В этот момент (она получила оскорбительное письмо от новой жены Юрия) небо показалось ей с овчинку, но жить надо было – сын! С ним она смогла соединиться, только отбыв десять лет тюрем и лагерей. На поселение она попросилась в Казахстан, куда были вывезены её родные. Хотела работать учителем, но… доверили лишь «должность» пастуха телят. Это была где-то пора «холодного лета пятьдесят третьего года». А стихи она начала писать в самое сложное время – на этапе в Дудинку, в пору отторжения от всего, к чему привыкла, на грани жизни и смерти. Но даже в этих нечеловеческих условиях они не дышали мстительностью и озлобленностью, хотя истекали слезами и кровью. «Время любви» – лишь одна из многих книг Норы, переведённых на многие языки мира, читаемых с гневом, слезами и удивлением.

Мы, в моду вошедшие нынче, А кто это – мы? …………………………………. Кто услышал хоть раз О печальной судьбе миллионов. От ответов таких Не зайдётся ли сердце от боли, Не польются ли слёзы? Да кто, наконец, осознает: Чего это стоит – ответить! Каждым словом своим Ворошим непотухшие угли…

               («Живые экспонаты», перевод  Л. Степановой)

И как бы в продолжение поэтесса объясняет истоки и сущность своих стихов:

Жестки строки О мире жестоком, Ощетинены Лагерной прозой. Одиночка была Их истоком, Там, где смертные грозы, – Не розы. ……………………………. Эти строки Как стоны в пустыне За колючкой погибших так рано… С тех смертельных времён И поныне Сердце В незаживающих ранах.

               («Стихи», перевод  Б. Дубровина)

Выдержали немногие, но Нора осталась жива, и уже в 1988 году с высоты своего возраста радуется:

Виток, виток, ещё виток – Без слёз, без слова укоризны… Как быстро крутится клубок Моей быстротекущей жизни. ………………………………… Виток весны, ещё виток! И хорошо, что я не знаю, Когда свой жизненный клубок Витком последним размотаю.

              («Хорошо, что я не знаю», перевод Н. Субботиной)

В нескольких строфах, как в клубках пряжи, зашифрованы жизнь физическая, моральное самочувствие, философские размышления о бренности жизни, которая, тем не менее, так любима; стремление получить от неё всё, ей (Норе) предначертано. Очевидно, за этим стремлением кроется надежда на то, что будет ещё что-то светлое, когда не будут вянуть в душах «лучших чувств бутоны». Быть может, невозможность осуществления этого здесь, тяжёлый груз памяти о пережитом, ранняя смерть сына, у которого не было детства… Возможно, всё это вкупе заставило поэтессу кардинально поменять в своей жизни если не всё, то мно¬гое. В 1992 году она уезжает в Германию (Кёльн). Как же оно – это новое – поначалу было воспринято ею (и не только!):

Серые мусоросборники, Серый асфальт, Серые бараки. Нет, не колючая проволока. Вместо неё – Три церкви с отторгающей Архитектурой «модерн». …………………………. В бараках – не ближние, В бараках – чужаки. И лучше сделать вид, Что их вовсе нет. Новое начало в Германии…

                   (Кёльн, 08. 12.1992 г., перевод Б. Дубровина)

Через несколько дней: Словно вдруг закрылась дверь И темно вокруг. И ненужный никому С ноющей душой В день шагаешь, как во тьму: Ты для всех чужой…

                  (Кёльн, 20.12. 1992 г., перевод Б. Дубровина)

Просто стопроцентное попадание в часто употребляемое выражение: «чужой среди своих». Но не сдаётся бунтующий дух Норы:

Ещё совсем не вечер. Ещё со мною свет, И он надеждой дразнит… ……………………….. Ещё я берегу Бунтующую душу. ……………………………. Ещё я жизнь люблю. Ещё люблю и плачу.

                 (Кёльн, 20.01.1993 г., перевод Б. Дубровина)

Надежда, «дразнившая» поэтессу Нору Густавовну Пфеффер, не обманула – ров¬но через месяц после переезда в Германию она была приглашена в берлинскую «Ли¬тературную мастерскую», где её давно знали по прежним работам.

Звезда моя, тебе дано Светить мне вновь и вновь…

г. Усть-Каменогорск

: Произведения Н.Г. Пфеффер:

1. Пфеффер, Н. Г. Беттина и ветер : стихи : [для дошк. возраста] / Н. Пфеффер ; пер. с нем. Л. Степановой. – М. : Дет. лит., 1992. - 46 с. 2. Пфеффер, Н. Г. Время любви : лирика / Н. Пфеффер ; Междунар. союз нем. культуры. - М. : Готика, 2000. - 299 с. 3. Пфеффер, Н. Г. Годовые кольца : [стихи] / Н. Пфеффер. - Алма-Ата : Казахстан, 1984. - 81 с. 4. Пфеффер, Н. Г. Заяц-парикмахер : [для дошк. возраста] / Н. Пфеффер. - [Переизд]. - Алма-Ата : Казахстан, 1989. - 80 с. 5. Пфеффер, Н. Г. Мои друзья : [стихи] / Н. Пфеффер. - Алма-Ата : Казахстан, 1990. - 76 с. 6. Пфеффер, Н. Г. Обезьянка Мик : [стихи для дошк. и мл. шк. возраста] / Н. Пфеффер ; пер с нем. Л. Степановой. - Алма-Ата : Жалын, 1980. - 53 с. 7. Пфеффер, Н. Г. Путешествие Отара : стихи / Н. Пфеффер. - Алма-Ата : Жалын, 1977. - 46 с. 8. Пфеффер, Н. Г. Стихи и сказки : [для мл. шк. возраста] / Н. Пфеффер ; пер. с нем. Л. Степановой. - Алма-Ата : Жалын, 1987 – 61 с. 9. Пфеффер, Н. Г. У синего Черного моря : [поэма, стихи для мл. шк. возраста] / Н. Пфеффер / пер. с нем. Л. Степановой. - Алма-Ата : Жалын, 1984. - 33 с. 10 Пфеффер, Н. Г. Фракки - императорский пингвин : стихи и сказки : [для мл. шк. возраста] / Н. Пфеффер ; пер. с нем. Л. Степановой ; ил. А. Островского. - 61,[1] с. цв. ил. - Алма-Ата : Жалын, 1987. - 67 с. 11. Пфеффер, Н. Г. Чем дальше, тем ближе : стихи : [перевод] / Н. Пфеффер. - Алма- Ата : Жазушы, 1991. - 127 с.

О жизни и творчестве Н.Г. Пфеффер:

1. Бариев, Ю. Неисповедимы пути… : [о поэтессе Норе Пфеффер, бывшей узнице Норильлага] / Ю. Бариев Норил. мемориал : [сборник] / сост. С. Эбеджанс. – [Норильск], 1996. – Вып. 3. - С. 16-17 2. http://www.memorial.krsk.ru/