Годы жизни: 1909-1950

Место рожд.: г. Санкт-Петербург

Образование:

Годы ссылки: 1945-1950

Обвинение и приговор: Арестован 15.02.1945 г. Приговор 17.04.1945 - 10 лет ИТЛ и 5 лет поражения в правах.

Род деятельности художник.

Места ссылки Игарка, Загорск.

Зеленков Дмитрий Владимирович, 1909 г.р., уроженец Петербурга, потомок Лансере по мужской и Бенуа по женской линии. Театральный художник, работал в Александринском и Мариинском театрах в Ленинграде. Воевал на Ленинградском фронте начальником химической службы 2-го стрелкового полка 3-ей стрелковой дивизии, попал в плен в начале блокады Ленинграда. Был в концлагере в Финляндии. В конце войны возвращен в СССР. От границы пересадили в теплушки и привезли в Московскую пересылку. 15.02.1945. Арестован. 17.04.1945 ВТ Московского ВО осужден на 10 + 5 п/п. Срок отбывал в Загорске. Весной 1948 попал в Абезь (стройка 501), вскоре попал в лагерный музтеатр в Игарке Стройки № 503. Покончил жизнь самоубийством в начале сентября 1950 года, в Ермаково. Повесился за сценой во время спектакля. Похоронен под номером Г-20.

Зеленков Дмитрий Владимирович Рецензии

Дмитрий Владимирович Зеленков. Письма из лагеря

12 июня 1950 г.

Дорогая Нина, я долго не давал знать о себе и тем самым, может быть, заставил тебя обеспокоиться обо мне. Я виноват, конечно, и поэтому (стараясь изо всех сил загладить вину свою) пишу предлинное письмо тебе.

Последний раз писал я тебе еще из заполярного Урала (из Абези). С тех пор прошло много времени: уже больше года! И много всяких изменений и перемен произошло в моей жизни. Все они не из веселых. Итак, по порядку.

В мае прошлого года весь наш театр со всеми людьми и имуществом переехал в Игарку. Путешествие по сравнению с другими моими путешествиями было не очень утомительным, несмотря на 6000 км, которые пришлось проехать сушей и водой.

В конце июля мы открыли наш сезон в Игарском театре. Спектакли шли с большим успехом, мы же (я и мои помощники) не чувствовали под собой ног от усталости, восстанавливая и переделывая декорации к новой сцене.

Я был принят очень тепло, и еще до моего приезда было известно в кругах интересующихся театральным искусством, что должен приехать «некто из числа вторых» - первейший мастер декораций. Все мои спектакли заслужили одобрение у публики, а некоторые и восторженные отзывы в местной прессе.

Все это было очень приятно, но сколько-нибудь ощутимой пользы для меня не имело. Колоссальное уважение и авторитет и никаких доходов. Виноват – увеличена ставка ежемесячных премиальных до 200 р., а затем до 300 руб.

В начале августа опереточная часть нашего театра получила приглашение посетить г.Норильск – это еще дальше на север. За нами выслали комфортабельный пароход, я и гл. дирижер театра заняли каюту I-го класса и поплыли по волнам Енисея дальше на север.

Поездка оказалась очень удачной – мы немножко нюхнули относительной свободы. Я всегда вспоминаю эту поездку с удовольствием. Полтора месяца гастролей с прекрасным питанием, очень уютным жильем, успехом у публики, стыдливыми взглядами некоторых дам, взволнованных, очевидно, видом моих черных вьющихся бакенбардов, которые время от времени почему-то появляются у меня, - все это вместе взятое составляет приятный материал для воспоминаний.

Вернувшись в Игарку, мы не застали уже нашей драматической половины. Они переехали в Ермаково, где, выстроив театр, открыли свой сезон. Я волею судеб оказался теперь главн. художником театра оперетты. Мы же должны были давать теперь и драматические спектакли.

Здесь же со мной остался наш небезызвестный ленинградский режиссер В.Иогельсон (если увидишь Жору, скажи ему об этом). Мы очень подружились с ним, часто воспоминали беднягу Володю Харк., Жору и многих наших общих знакомых ленинградцев. Он очень интересный и талантливый человек, прекрасный рассказчик с редчайшим даром в трагическом видеть смешное. Я любил беседовать с ним. Бедняга приговорен к 20 годам и, несмотря на это, находит силы шутить, смеяться и в своей режиссерской работе достигать высоких результатов.

Долго мы с ним ломали голову над тем, какую пьесу поставить на нашей игарской сцене. Профессиональных актеров у нас очень мало, средства мизерные, а поражать публику чем-то нужно. Остановились мы на «12 месяцев» Маршака. Много было истрачено нервов, много испорчено крови, много проведено бессонных ночей и, наконец, к Новому 1950 г. состоялась премьера.

Все были чрезвычайно довольны. Володя сказал, что это лучшая моя работа в этом театре.

Наряду с нашими внутренними успехами стало чувствоваться приближение чего-то недоброго. Настроение у всех стало тревожным. Я с момента приезда из Норильска не появлялся в зону, а жил прямо в театре в своей мастерской. Так было мне удобнее и приятнее. Очень уж я не люблю зону!

Гроза действительно приближалась, и в начале февраля грянул первый гром, который в щепу разбил наш драмат. театр в Ермаково. Все люди из числа «вторых» оказались на общих работах. Через два дня то же самое случилось и с нами. Вчерашние солисты, корифеи, примы, герои-любовники и простаки оказались «работягами» бригады «№ такой-то. Вот она «Блеск и нищета куртизанок»! Все мы повесили носы. Для меня стало ясно, что это только начало бед…

Через некоторое время меня и гл. дирижера вызывают в Ермаково (центр нашего строит.). Несколько дней ожидания благоприятных условий перевозки по зимней трассе и мы по льду Енисея в специальном автобусе едем в Ермаково.

Начинается новая эра…

Теперь я один из руководителей самодеятельности (среди вольной публики) в клубе постройкома. Дела идут не шатко ни валко. Держусь пока на ранее завоеванном авторитете. Вся наша организация, по-моему, дышит на ладан. Домашними средствами оформляю спектакли, тоскую, мечтаю о свободе, стираю старенькое белье свое, болею желудком и читаю стихи Тютчева. Дни идут…

Поощрительная система «зачетов» оказалась не очень полезной для меня. Максимум на что я могу рассчитывать это на сокращение оставшегося срока вдвое. Я рассчитывал на большее…

На исходе девятый год моей неволи! Тебе не кажется, что это очень много. А? С каждым годом пребывание в этих местах становится все тяжелее. Чувствую, как силы мои кончаются, надежда гаснет. Главное заключается в том, что нет никакой возможности привыкнуть ко всем гадостям меня окружающим. Я напрягаю последние силы, заставляю себя бриться, слежу за чистотой белья, со страшной педантичностью заставляю себя соблюдать все правила внешней культуры, несмотря на то, что это стоит большого труда в наших условиях – ибо это единственный способ удержаться на «человеческом уровне» при полном душевном разладе. Старики наши говорят, что многие пренебрегали этим и быстро скатывались до самого скотского состояния и – гибли. Я бы не хотел так уйти из этой жизни.

Все чаще и чаще посещают меня мысли о безысходности. Отгоняю их изо всех сил. Хочу заставить верить себя, что нужно ждать еще чего-то. А может быть это просто инстинкт жизни, который чаще всего берет верх над здравым смыслом.

С каждым днем становится все тяжелее. Друзей из состава Б. театра почти никого не осталось. Всех раздергали в разные стороны. Володя Иогельсон уехал. Обещал писать. Положение в клубе очень шаткое. Каждый день можно ждать разгона. Денег не платят сейчас никаких. Вообще обстоятельства невеселые.

Дорогая моя Нина, я жду от тебя подробного письма с описанием всех сторон и событий твоей жизни и жизни твоей семьи. Если увидишь О.Г.И., то передай ей мой привет и проси написать хоть несколько строк. Я не пишу ей по причинам для тебя ясным. Мне же можно писать, не указывая отправителя.

Тоже передай и племяннице ее Ире. Неплохо бы получить письмо и от Юры с изображением растущего молодого поколения.

Если есть у тебя еще какие-нибудь Катюшины фото, то пришли их мне. Пришли мне так же Шурин адрес, я хотел бы написать ему. Канск не так уж далек от меня.

Обо всем, как будто, написал я тебе, осталось сообщить о последнем моем несчастье. Я полюбил! Не буду описывать тебе всех подробностей этой несчастной страсти, скажу только, что я совсем запутался в вопросах чести, морали, здравого смысла. Мои и ее социальные и семейные положения настолько различны и несовместимы, что приводят меня в совершенное отчаяние.

Я теряю голову, делаю много глупостей, которые к добру не приведут. Остановиться нет сил. Кругом все вертится и туманом застилает мозги. Боже! Как нужна мне сейчас свобода! Я бы смог захватить кусочек своего счастья.

Обнимаю тебя и целую.

Твой Дима.

Привет Мите, Катюше и всем, кто меня помнит. Мой адрес: Красноярский край, г.Игарка, ст.Ермаково, п/я ЛК 6/10-А (Дом Культуры). Мне.

10 мая 1951 г.

Дорогой Шура

Я получил письмо твое, которое доставило много удовольствия.

Рассматривая фотографии твоего семейства, испытывал я чувство похожее на зависть. Как хорошо, что у тебя есть семья!

Я всю жизнь боялся завести семью, да и сейчас продолжаю бояться. И в тоже время страшно завидую всем мужьям и в особенности отцам…

Мои дела не плохи и не хороши. Держатся они на том гнусном уровне посредственности, который способен свести с ума нормального человека. Жизнь похожа на купание в зловонной жиже, в которую погружаешься порою с головой. Из-за нее не видишь, не чувствуешь, не слышишь. Все отравлено мерзким запахом. Выбраться из этого болота нет возможности, можно только надеяться, что когда-нибудь оно высохнет под лучами нашего солнца, а грязь, облепившая все тело, отвалится засохшими корками. Помочь могут только космические явления.

У меня наступает то время, когда пора начинать думать о жизни в более широкой зоне. Я говорю о приближающемся конце срока. Надеюсь, в мае, июне будущего года выходить. Куда податься и чем заняться, совершенно не знаю. Для того чтобы решить это нужно собрать кое-какие сведения со всех концов земли нашей. Начну с тебя: напиши мне, пожалуйста, как смотрят в ваших краях на 39 ст. в паспорте? Какие у вас возможности в смысле заработков и жилищ? Каков прожиточный минимум? Я буду рассылать письма во все края и по собранным материалам решу что делать. Часто думаю об Алтайском крае, нет ли у тебя каких-нибудь знакомых там?

Особые волнения доставляет мне моя профессия. Театры, в которых можно работать с удовольствием и с пользой для себя находятся только в больших городах, а они вряд ли впустят меня в свои ворота.

В первом письме к тебе я умышленно не упоминал о Нике, т.к. не знаю твоих семейных обстоятельств. Теперь же, убедившись что все обстоит благополучно, спешу засвидетельствовать ей свое глубочайшее почтение и передать Нике мой привет.

Недавно мне удалось достать кое-какие худ. материалы, так что сейчас отпала надобность в посылке, о которой я просил. Единственно, что мне очень нужно – это гуашь – белила.

Дорогой Шура, я надеюсь, что ты изредка будешь писать мне. Этим доставишь мне большое удовольствие. Мой адрес старый.

Громадный привет всему семейству.

Ваш брат, дядя и деверь.

16.5.51 г.

Дорогой Шура!

Пишу тебе наугад, т.к. потерял твой канский адрес. С тех пор как я видел тебя в последний раз в Загорске, прошло довольно много времени и много всяких событий и изменений прошло в моей жизни. Все они не из весёлых. Вкратце вот они: погорев на одном «романтическом» деле в Загорске, загремел на дальний север. Весной 1948 года оказался я в заполярном Урале (пос. Абезь), где довольно быстро попал в театр. В течение одного года в театре этом я занял очень прочную позицию. Работать приходилось очень много. За 1 год я оформил более 10 спектаклей. Работы мои высоко ценились и я пользовался всеми благами, возможными в нашем положении. В мае прошлого года весь наш театр с людьми и имуществом переехал в Игарку, это на Заполярном Енисее.

1. http://www.memorial.krsk.ru/